За истину идут в огонь, а за любовь - на крест.
Подарок такой чудесный мне подарили! Пишет Love Kaktys: написала для тебя, милая, хорошая девочка, ты меня своим творчеством балуешь, глядишь и мое тебя улыбнет.
Спасибо за чудесную, красивую и грустную сказку! И за ее прекрасного, полюбившегося героя, "чистого душой")
читать дальшеВ те времена это было, когда первые города людские без утайки стали расти, когда княжества вражды меж собой не знали, а в страхе жили лишь перед силами непонятными, неведомыми.
Ремесло в то время в большом почете было, разные мастера по городам славились, те, что одежду невиданными цветами расписывает, что из камня узор складывает, кто и проще ремесло знает, а все глазу людскому и душе радость.
Был среди них парень один, Иданом* звали, по выделке шкурки звериной особо славился. Сам в лес ходил, на добычу, выбирал какого зверя бить, сам и скорнячил.
Шкурка звериная у него выходила легкая да блестящая, только за стоящим зверем приходилось ему подолгу в темных лесах ходить. От того ли, что в одиночку ходит, сторонились его люди. Молодой был, а семьи заводить и не помышлял вовсе, да как и помыслить ежели уходит на две седьмицы кряду, возвращается ненадолго, товар сбыть, и вновь в леса.
Парню тому людей и без надобности, прикормышем жил, доброго слова с мальства мало слыхивал, потому еще несмышленком приладился в лес за дедом охотником мыкаться, а как только научился с леса кормиться, так и вовсе со двора ушел.
Зверь хороший, сытый да нагулянный, по окраюшку не ходит, он своими тропами пробирается, теми, что простому люду и хода нет, а Идану не почем все, за зверем в самую глушь забрается. Загорелось ему диковинного зверя добыть, такого чтобы ахнули люди, мастерство его как первого в княжестве признали. Уж набил он полную суму шкур разных всяких, ценности великой, а все дальше в темный лес идет, на зверя чудного.
Долго шел он, лес зачернел совсем, деревья вокруг высокие, голову запрокинь, шапка свалится, нижние ветки в облаках путаются, верхние и не видать вовсе.
К ночи вышел он на берег озера, вода как зеркальце, по бережку троп звериных разных полно, решил охотник посветлу звериный след рассмотреть. Тут у берега и ночевку себе нашел, корни вязовые шалашом запузырились, чем не укрытие, шкурами своими покрылся и заснул.
По утру, как тронуло озеро маревом розовым, почудилось ему будто плещется кто, глянул он, удивился: «Что за чудо-юдо дивное, не серое не белое, не красное не бурое, а вроде как переливами, зелеными да алыми по краю. Вот такую бы шубку добыть, такой никогда никто и не видывал». Думает так а сам верный лук свой тягает, зашатался зверь и вдруг шубку свою сам сбросил.
«Тьфу ты, и не зверь это, а девка вовсе», смотрит охотник, что дальше будет, а та не торопится, с водой озерной в гляделки играет, то рукой зачерпнет, чтобы рябь пошла, то подует будто кипяток студит. Сарафан на девке по-людовски не расшит, черный как есть весь, в пол длинный, коса у девки тоже черная, растрепанная. Ходит по краюшку, подол намочить не боится, а не видно босиком–ли или в обувке ходит.
Долго любовался охотник станом ладным да не заметил, как уснул, а проснулся уже заполдня. Бродил он до вечера берегом, искал след той плясуньи, что в водице игралась, только кроме звериного следа никакого и не приметил. Вздумалось Идану, что привиделась девушка, да больно диковинно это, решил задержаться, поискать свое чудо-юдо. Залез ночевать под ту же коряжину, шкурами звериными укрылся и ждать начал, ночка летняя короткая, только всяка букашка в подремки спрячется, как уже и утряна красным подолом махнет, тут и рассвет.
Вновь любовался охотник девушкой, все забавно ему казалось, как над водой хлопочет, то близко к бережку подойдет, а то отпрыгнет как зимородок, нахохлится, в холодной воде ноги помочит и приплясывает.
В деревне на такую и не глянул бы вовсе, ростом хоть и высокая а тощенькая, недокормленная, и то, поди, какие в лесу разносолы.
Захотелось ему к ней выйти, расспросить, о том, где и как живет, а будто не пускает его что-то, полюбовался еще и снова его дремой сморило.
Проснулся когда, призадумался, чудно все, да только страха нет, а еще хотелось хоть разок лицо девицы увидать, та все спиной к нему вертелась, лика ни разочка не показала.
Выбрался на бережок, осмотрелся, ни где не видно девушки, ни травинки ни примятой, ни следов на береге. Глянул Идан в воду озерную, а та вроде помутнела как, ветра нет, а по заркАлу озерному рябь бежит, в глубине воды ил кипит, клубится, а небо ему вторит, тучами застит.
Почудилось тогда охотнику лихое, кинулся прочь от озера, через лес как по зову бежал. Увидал он и шкуру чудную, в которую девка заворачивалась, и платье длинное, простой тряпкой брошенное. Увидал и человека лихого, как ухватил тот девку за черную косу, да наотмашь рукой приложил.
Люто обозлился Идан, на пришлого сверху кинулся, при людях жил ни кого и пальцем не тронул даже из обидчиков, а тут не стерпел. Сшиб хитника с ног да сам и повалился, не воином был, простым охотником, как упал, об коряжину головой, успел только услышать как заорал хитник тот дурным, страшным голосом и будто рык звериный ему вторил, да и озяб.
Очнулся охотник на пригорке, солнышком обогретый. Мягко ему на травке лежать, мурашка малая на нос норовит усесться, лапками щекотит.
Слышит он, будто колокольчики переливные, смеется кто-то рядом. Глянул в сторону, нет ни грозы, ни хитника того, сидит краса напротив него, с косою растрепанной, ладно так сидит как написанная, косу в тонких пальцах мнет. Брови темные, будто два горностая вразлет, глаза зеленью болотной блестят, губы красные, малина свежая.
- Здравствуй чудо лесное.
- Ну здравствуй охотничек.
Тихо говорит, под взглядом Идана раскраснелась вся, так что глаз свести неможно.
- Красив ты, краше девки любой. От чего один живешь, в лесу дремучем, без защиты?
- Поди-ка, углядел, что не девка. Погляди лучше вокруг, без защиты ли я живу?
Оглянулся по сторонам Идан, а вокруг зверья хищного полно, стоят, зубами щелкают, когти точат, того и гляди бросятся, схватился, было охотник за нож, а и нет его.
-Не это потерял, гостенек?
Вертит в пальцах его ножик, да на парня хитро поглядывает.
- Ты ножик- то положи, а то неравен час, обрежешься, да не бойся, не трону, как звать то тебя чудо лесное?
Засмеялся парень заливисто, нож убрал, да сверкнул озорно очами.
- Заступиться не побоялся, за это не трону только, а вот за слуг моих накажу, за то, что лучших из стаи бить приладился.
Не побоялся охотник ни вида строгого, ни речей грозных, пошел за парнем, будто на привязи, ни словом не возразив, а тот идет, будто уж по траве стелятся, то влево вильнет, то вправо качнется. Не утерпел Идан, подхватил его на руки да понес.
- Говори куда следовать, - спрашивает, а сам в зеленых омутах тонет, хлопает ресницами чудо лесное, а самовольству не противится, - легкий ты, как птичка-синичка.
Покраснел парень, взгляд опустил, головой в сторону мотнул только и затих вовсе, так они и следовали, до избушки самой.
Смотрит парень, изба не изба, а хоромы мхом поросшие, забор покосился тронь -развалится, всюду сор, помет звериный, да паутина, кое-где глиной дыры замазаны, старательно, да не умело.
- Мда, один-то поди не справляешься, с хозяйством, и то правда, не зверей же лесных просить.
Смутился парень, видно его это самодеятельность глинянная, губешки надул обиженно.
- Так помоги, будет тебе первое заданье, послужи мне верно, по службе и награда будет.
- Не нужно мне награды, что за радость с сироты да калеки мзду брать, я и так помогу, чем смогу, скажи имя свое, чудо лесное.
Вздохнул парень, головой качает, раздумывая.
- Толи дурной, толи увечный, ничего не боишься, какой я тебе калека? А ну пусти наземь, будто не понял еще, куда тебя занесло, а звать меня Яговитом.
Стал помогать Идан, при хозяйстве, много чудес разных в том доме он видывал, а всем им и края будто нет. Видал он и машину, что по небу Яговита возит, видал и зеркала волшебные, через которые весь мир повидать можно, да много чего, чему и значения охотник не знал. Да чуднее всей волшебы сам хозяин ему казался. Смотрит он на Яговита, а все насмотреться не может, тот как заметит взгляд на себе брови напасмурнит, покраснеет весь и пройдет мимо, ровно парень место пустое. Идан уж и избу ему подправил, и двор в порядок привел, ограду новую справил, частоколом острым огородил, а все не весел хозяин, а как затеется зелья свои варить, так и вовсе, будто мир для него пропал.
Обо всем Яговит ему рассказывает, без утайки о чудесах разных, о знаниях тайных, об одном только не рассказывал, для чего на берег ходит, да на красу свою любуется, ноги в студеной воде морозит. Интересно то охотнику, решил он последить, выбрал ночку потемнее, запрятался и поджидает, как прежде ждал.
Ходит Яговит по самому краюшку воды, все там выглядывает, как наплясался он, вышел из водицы, отжимать подол принялся. Глядит охотник а Свместо ноги левой у парня змеиный хвост стелется. Сойкнул он, Яг на него очи вскинул, приметив охотника, побледнел весь. Налетел на парня, кулачками того молотит, чуть не плача.
-Кто тебе разрешения давал подсматривать, налюбовался?
Ухватил его охотник, к себе руками прижал, обнимает баюкая, от себя не пускает.
- Ну что–ты дурушко, не боюсь я ноги твоей змеиной, вовсе она не страшная, замерз поди весь в воде отплясывать?
- А хоть бы и замерз, - Яговит носом хлюпает, а вырываться ровно забыл, - и нога у меня не змеиная, силу волшебную я пробую, не все пока получается.
Ладно так стояли, обнимал его охотник, отпустить и мысли не было, а чудо лесное уж сам за поцелуем к нему потянулся.
- Позволишь-ли, не оттолкнешь-ли чудушко лесное, - целует, спрашивает его охотник.
У Яговита ресницы дрожат, взгляд шальной, влажный, раскраснелся весь, щеки да шея румянцем залита, пальцы тонкие за кафтан цепляются будто оттолкнуть хочет, лицо на груди спрятал а сам кивает тихонечко, не против.
Целует его Идан, успокаивает, мол, силой принуждать и не собирается. Заласкал, зацеловал, пока тот сам о большем не запросил. Смуглый ровно тень, прекрасен красотой невиданной, ладошками лицо закрыл, обмяк весь, едва слышно постанывает, да шипит с досады, что сдается ласке.
Век бы его Идан так дразнил, на красоту любуясь, да у самого уже терпения не достало, навалился, вжался в него. Отступился бы, если бы испуг увидел, а нет того, парень под ним мечется, о большем просит, вот и слюбились на пригорке зеленом.
Недолго под небом провалялись, хорошо слишком, сладкий Яговит, ласкучий, как распахнул свои очи зеленые, ртом воздух хватая, подхватил охотник его на руки, и в дом понес.
- Не обессудь хозяин, да только мало мне одного раза будет, - говорит и на кровать укладывает.
Так две луны и прожили, штанов не надевая, да и не к чему, Идан дело какое по хозяйству сделает и бежит уж, к Яговиту, у стола ли у печки, где обнимет там и любятся, хорошо жилось, да заприметил парень неладное с Ягом, будто тень на лице, призадумался о чем-то.
Выбрал вечерок, о чем закручинился, спрашивает, а сам чудо лесное на колени себе тягает.
- Да вот, - говорит Яг, - отвезти мне нужно послание, да только нет мне туда ходу, а не отвезти, так и вовсе беда станет.
- Так давай я отвезу, чудушко, а ты тут дожидайся, вернусь как, так ты ласковее прежнего меня встретишь, соскучившись.
Улыбнулся Яговит, в щеку целует а Идан губы своими перехватывает, да руки под подол сует, ласкается.
- Люб ты мне, - шепчет,- дороже всего на свете стал.
Ответа не слышит, не ждет, да и о том, что в очах зеленых еще видит, помалкивает. Отбыли они день как на век прощаясь, а когда снова солнышко село достал Яговит старый мешок, охотничий, шкурки звериные на пол из него вывалил.
- Выбирай, - говорит, - к кому посылаю тебя, человеком ни когда не пройти.
Глянул Идан на шкурки звериные, тоскливо ему стало, пожалел он зверя сгубленного, что потомства уж не оставит, да делать нечего выбирать надо. Были там шкурки разные, и рысья, и кунья, и медвежья, медведь зверь могутный, а неповоротливый, куница быстрая да малая. Взял тогда Идан шкуру волчью, коснулся меха серебристого, рассудил так, у волка и зубы острые и ноги быстрые, аккурат за пару седьмиц обернется.
Кивает чудо лесное, мол хорошо выбрал, срезал клок волоса да шерстинку с хвоста волчьего, ниткой повязал да шкуру на охотника накинул.
Стал парень как есть волком серым, только здоровым на полгорницы. Яровит на зад хлопнулся, а Идан посмеивается, знай лицо ему облизывает, пока тот поклажу ему на шею мастырит.
Две недели бежал лесами волк, неведомый проводник ему путь указывал. На третью седьмицу принесло его к забору железному высоты до самых туч. Острыми ножами все стены утыканы, над пиками воронье вьется. Понял тогда он к кому его Яговит с посылочкой послал, к Кощею, лютому врагу людскому, к такому и правда, человеку ходу нет.
Подошел только, распахнулись перед ним невидимые ворота. Идет он оглядывается, черно все вокруг, будто погорелое, даже камни и те оплавились. Тишина такая, что слышно как шерстинки друг о друга бьются, да звоном по углам отдаются. Дошел через двор до терема. Тот стоит переливается, сталь как зеркало, холод вокруг, ни огонька ни былинки и ветер будто стороной гуляет. Увидал в тереме и хозяина самого. Сидит в углу, на железном троне, тощий, бледный, волосы паутиной белой в пол вросли, не живой совсем.
- С чем пожаловал? Да говори по людовски, дозволяю.
Рыкнул грозно, в голосе сила слышна такая, что хвост сам собой поджимается, попробовал волк и правда человечья речь из пасти сама собой получается.
- Здравствуй хозяин хором железных, посылку тебе принес да письмо от Яговита с низким поклоном.
- С поклоном говоришь, а от чего же сам не пришел, полюбовника послал?
- Так ему сюда хода нет.
- Так уж прям и нет, - ворчит хозяин, рукой махнул, узелок к нему по воздуху сам подлетел.
Глянул хозяин в послание, в узел заглянул, оскалился.
- Ну спасибо, хороший подарочек, век не забуду.
Злится хозяин, так, что потемнело все. Долго ли молчал а Идану наскучило, кручину наблюдать, там его чудушко дожидается.
- Так пойду я, пора мне и откланяться.
- Куда это? Тебя мне прислали в услужение, а я тебя не отпускал.
- Не было о том уговору!
- Да кто, скажи, сошку мелкую спрашивает? Мой ты весь, на моей земле стоишь, куда денешься.
- Все одно не буду тебе служить, врешь ты все! - Скалит зубы волк, шерсть топорщит. Хоть и страшен Кошей, да все одно противится.
- Как звать то тебя? – спрашивает Кош, а волк и не помнит, имя свое забыл, вспомнить пытается аж скалиться перестал.
- Пока шкура на тебе эта быть тебе Серым волком, имени людского не вспомнишь, человеком не обернешься. И как тебя угораздило то, неуж-то не сомневался когда надевал?
- И мысли дурной не было, вот вернусь снимет Яговит с меня волчью личину.
Улыбнулся Кош, будто о своем подумалось, на волка смотрит как на место пустое.
- Эх, думаешь любит он тебя?
- Не любит, не слепой ведь. – ответил волк, как есть правду сказал, что на сердце, Кош глядит на него с удивлением с места своего поднялся, подошел близко, в волчью морду с интересом смотрит.
- Удивил, знал, что не любит а все одно послушался, не волк ты а пес верный.
Сказал так и обратно пошел, развернулся лишь усаживаясь усмехнулся во все клыки.
-Только врет он все, врал и врать будет. Ибо чудо твое лесное блядь распоследняя.
Кинулся волк на Кошея а лапы к полу приросли не пускают, рычит он рвется схватить за горло, хозяин смотрит перед собой, не шелохнется, глаза вовсе мертвые, пустые.
- Жених он мой, молодыми были, городов тогда людских и вовсе не было.
Ягушка в лесу жил, он из первых с полозами в родстве будет, змей наполовину, а я самоходные машины строил, одна машинка –то ему на избу с неба и брякнулась. Встретились, слюбились, пожили время какое, ни в чем ему отказа не было, любое чудо для него сделать мог. И надумалось мне к свадебке дом строить, такой чтобы чуднее в мире не было. Строил да все бегал к нему за лаской, пока в лесу он жил, меня дожидаясь. Так и добегался, пришел раз не по времени, а он с молодчиками развлекается, думал было снасильничали, поубивал их, да только другой раз все повторилось, и увидал тогда я, что любо ему это с новыми, и сколько их было и будет не знаю.
Как вернулся назад, в сердцах разнес тут все, а род ваш людской с тех пор самых люто ненавижу. Что не страшно тебе? Надоел ты ему видно или кого другого уж себе присмотрел, прислал тебя мне в подарок, за Василису упрекнул, а я девку ту и пальцем не тронул, да и не по девкам я.
Закончил сказ Кощей, глаза прикрыл, сидит на троне живой мертвец, будто разом его силы покинули. Хоть и складно говорил а Серому все одно не верится, как могло чудо лесное обмануть его.
- Врешь,
- От чего же, гляди, в мешке том ошейник для тебя, а вот и письмо.
Кинул к морде чистый лист, все одно не верит волк. Махнул тогда Кош рукой, стена зеркальная волной пошла, а на ней поляна знакомая появилась.
Взглянул волк раз один и обмер, стоит его чудо лесное на коленях и ртом мужика ублажает, и глаза блудливые каких сам охотник и не видел вовсе.
- Лож все, - говорит тихо, уверенно, помнил он как смущалось как упиралось его чудушко ласковое.
- Потом поймешь, когда носом своим волчьим прочуешь, как от него херами чужими за версту несет. Да и не пустит он тебя в дом, нет тебе туда хода более.
Совсем приуныл волк, складно говорит, да хоть бы и правду, а страшнее ему всего не увидать больше своего чуда лесного.
- Да ты не печалься, молодчика этого он как есть на зелье пустит, для красоты своей, тем и живет что упырем силу из людей выпивает да и мяском не брезгует.
- Хороша-же вы пара, ты убивец на людоеде жениться хотел.
- Смешной ты, да глупый, я состариться вместе хотел, а он красоту свою пуще всего потерять боится.
Остался волк серый у Коша в плену, не захотел он людям зло творить. Посадил его за это Кош на цепь при дворе, дня не пройдет, чтобы не сказал Кощей ему слова резкого да глумливого. Ноет сердце у охотника, по Ягу, а не вырваться, по началу рычал больше, да рвался, а потом успокоился, подмечать начал, что нет у Коша более собеседника чем волк на цепи, один живет злобой своей давится да болью. Сам не понял от чего, жалко его стало, стал сам ему отвечать словом дерзким. А как увидел что не злится больше Кош стал просится отпустить его. Взглянул на него Кош, губы покривил да убрал цепь.
- ступай, отпускаю тебя восвояси, за шутку его глупую , ему это в разы больнее будет, а тебе носить эту шкуру не сносить, пока службу мою не исполнишь.
Побежал волк знакомыми тропами, назад на лесную полянку к озеру, вот уже и изба мхом поросшая на столбах стоит, вот и забор его с кольями, черепами расписными изукрашенный. Вышел к нему Яговит, смотрит очами зелеными холодно, незнакомо совсем, всплестнул руками, ухмыляется.
- Вот как значит, ну Кошка, ну учудил, до тебя всех убивал как есть. И чем-то ты ему глянулся, Серенькй.
Волк сидит ни жив ни мертв, вот он родной Ягушка, только холоднее воды озерной слова его окатывают, только и смог молвить.
- Зачем? За Василису месть? Так он сказал, девок не любит.
Посмеялся Яговит горько, ножкой притопнул.
- Не за девок, не за парней, я зол, а за то, что невестою своею ее назвал посмел.
Глянул на него охотник своей волью волком ставший, нет ничего от дива лесного, усталый парень стоит, в глазах годы все как есть отражаются и не мало их, и боли там тоже порядком отмеряно.
- Красивый ты, только красота твоя без любви пустая.
Взвился злостью Яговит, оскалился.
- Да ну? А трахал будто полная, или не в красоту мою влюбился?
- В красоту, а все одно видел что мимо меня глядишь, полюбился бы и я тебе я бы и сердца не пожалел, да видно не по Сеньке шапка.
Отвернулся от него Яговит, губы кривит, на волка не смотрит.
- Так иди к Кошке в ножки поклонись, что бы шубку снял, глядишь и сгодишься.
- Не пойду, с тобой какой есть останусь, охальников гонять буду.
- Сам не ам, и другим не дам?
- Да не в том дело чудушко, волки они однолюбы, значит быть тебе моим хозяином.
Не утерпел, слетел с крыльца Яг, толи обнять, толи задушить кидается, шепчет на ухо.
- Без молодцов пришлых состарюсь быстро, страшным стану страшнее лешего, не испугаешься лика безобразного?
- Видал я того лешего, нормальный мужик. Тыща лет пройдет и еще тыща а Кош твой также твоим будет, как бы ты не куражился, мужик кстати тоже ничего так, красивый, его бы первым встретил к тебе бы и не пошел.
- Ух морда кобелиная, - говорит Яг, а сам слезами шкуру звериную мочет, – все ведь для него, для ирода, и волшеба эта и красота проклятая, он ведь бессмертный, а я тутошний. И с тобой я дольше всех был, а отослал лишь за то, что прикипать душой начал.
С той поры не было у Яговита вернее помощника, частенько волк по лесам мотался, изучил языки звериные сам сильным волшебником стал а все одно в шкуре волчьей ходил. К Кошу тоже заглядывал, тот посмеялся только:
- За мужика красивого спасибо конечно, погости с недельку песий хвост, раз явился, глядишь и поладим.
- А кто его блюсти будет, пока я тут гостеваться буду? Ты тогда сам к нему поднимайся да иди карауль, а я пока на твоих перинках поваляюсь.
- Ну и наглый ты Серый, как бы моя железная перинка спинку тебе не ободрала. Но дело говоришь, схожу проведаю, не дети чай, не подеремся.
- Только он к себе тебя просто так не пустит, стыдится он лика своего безобразного.
- Эх серый, тебя бы нам лет двести назад, глядишь и не разошлись бы вовсе, не боюсь я его лика страшного, посидим поговорим а там и посмотрим.
Так и остался Серый, от железного до звериного дома на посылках. Всему лесу и зверям заступником был, поминая, как охотником, бил зверя без жалости. Но и людей не забыл, хоть не было в нем ненависти как в Коше к роду людскому, да и зверь лесной ближе был ему, а в помощи иному доброму человеку не отказывал.
Два дня в году лишь наведывался Кош к жениху своему. Когда день и ночь ровняются, в то время забывали оба про дела свои, разговоры вели полюбовные, от того и волшеба творилась беспригляду, люди свободно в лес ходили, клады большие отыскивали и травы всесильные находили.
Пока те двое любятся, Серый волк исправно службу несет, сам то он у Коша гость частый, дозволил ему Кош, раз в месяц человеком оборачиваться, да только привык за годы волком серым бегать. Вот как войдет луна в полную красоту, вспомнится ему как человеком ходил, обернется он и будет вновь любить чудо свое лесное, дивное.
*Идан - преодолевающий путь, идущий.
Спасибо за чудесную, красивую и грустную сказку! И за ее прекрасного, полюбившегося героя, "чистого душой")
читать дальшеВ те времена это было, когда первые города людские без утайки стали расти, когда княжества вражды меж собой не знали, а в страхе жили лишь перед силами непонятными, неведомыми.
Ремесло в то время в большом почете было, разные мастера по городам славились, те, что одежду невиданными цветами расписывает, что из камня узор складывает, кто и проще ремесло знает, а все глазу людскому и душе радость.
Был среди них парень один, Иданом* звали, по выделке шкурки звериной особо славился. Сам в лес ходил, на добычу, выбирал какого зверя бить, сам и скорнячил.
Шкурка звериная у него выходила легкая да блестящая, только за стоящим зверем приходилось ему подолгу в темных лесах ходить. От того ли, что в одиночку ходит, сторонились его люди. Молодой был, а семьи заводить и не помышлял вовсе, да как и помыслить ежели уходит на две седьмицы кряду, возвращается ненадолго, товар сбыть, и вновь в леса.
Парню тому людей и без надобности, прикормышем жил, доброго слова с мальства мало слыхивал, потому еще несмышленком приладился в лес за дедом охотником мыкаться, а как только научился с леса кормиться, так и вовсе со двора ушел.
Зверь хороший, сытый да нагулянный, по окраюшку не ходит, он своими тропами пробирается, теми, что простому люду и хода нет, а Идану не почем все, за зверем в самую глушь забрается. Загорелось ему диковинного зверя добыть, такого чтобы ахнули люди, мастерство его как первого в княжестве признали. Уж набил он полную суму шкур разных всяких, ценности великой, а все дальше в темный лес идет, на зверя чудного.
Долго шел он, лес зачернел совсем, деревья вокруг высокие, голову запрокинь, шапка свалится, нижние ветки в облаках путаются, верхние и не видать вовсе.
К ночи вышел он на берег озера, вода как зеркальце, по бережку троп звериных разных полно, решил охотник посветлу звериный след рассмотреть. Тут у берега и ночевку себе нашел, корни вязовые шалашом запузырились, чем не укрытие, шкурами своими покрылся и заснул.
По утру, как тронуло озеро маревом розовым, почудилось ему будто плещется кто, глянул он, удивился: «Что за чудо-юдо дивное, не серое не белое, не красное не бурое, а вроде как переливами, зелеными да алыми по краю. Вот такую бы шубку добыть, такой никогда никто и не видывал». Думает так а сам верный лук свой тягает, зашатался зверь и вдруг шубку свою сам сбросил.
«Тьфу ты, и не зверь это, а девка вовсе», смотрит охотник, что дальше будет, а та не торопится, с водой озерной в гляделки играет, то рукой зачерпнет, чтобы рябь пошла, то подует будто кипяток студит. Сарафан на девке по-людовски не расшит, черный как есть весь, в пол длинный, коса у девки тоже черная, растрепанная. Ходит по краюшку, подол намочить не боится, а не видно босиком–ли или в обувке ходит.
Долго любовался охотник станом ладным да не заметил, как уснул, а проснулся уже заполдня. Бродил он до вечера берегом, искал след той плясуньи, что в водице игралась, только кроме звериного следа никакого и не приметил. Вздумалось Идану, что привиделась девушка, да больно диковинно это, решил задержаться, поискать свое чудо-юдо. Залез ночевать под ту же коряжину, шкурами звериными укрылся и ждать начал, ночка летняя короткая, только всяка букашка в подремки спрячется, как уже и утряна красным подолом махнет, тут и рассвет.
Вновь любовался охотник девушкой, все забавно ему казалось, как над водой хлопочет, то близко к бережку подойдет, а то отпрыгнет как зимородок, нахохлится, в холодной воде ноги помочит и приплясывает.
В деревне на такую и не глянул бы вовсе, ростом хоть и высокая а тощенькая, недокормленная, и то, поди, какие в лесу разносолы.
Захотелось ему к ней выйти, расспросить, о том, где и как живет, а будто не пускает его что-то, полюбовался еще и снова его дремой сморило.
Проснулся когда, призадумался, чудно все, да только страха нет, а еще хотелось хоть разок лицо девицы увидать, та все спиной к нему вертелась, лика ни разочка не показала.
Выбрался на бережок, осмотрелся, ни где не видно девушки, ни травинки ни примятой, ни следов на береге. Глянул Идан в воду озерную, а та вроде помутнела как, ветра нет, а по заркАлу озерному рябь бежит, в глубине воды ил кипит, клубится, а небо ему вторит, тучами застит.
Почудилось тогда охотнику лихое, кинулся прочь от озера, через лес как по зову бежал. Увидал он и шкуру чудную, в которую девка заворачивалась, и платье длинное, простой тряпкой брошенное. Увидал и человека лихого, как ухватил тот девку за черную косу, да наотмашь рукой приложил.
Люто обозлился Идан, на пришлого сверху кинулся, при людях жил ни кого и пальцем не тронул даже из обидчиков, а тут не стерпел. Сшиб хитника с ног да сам и повалился, не воином был, простым охотником, как упал, об коряжину головой, успел только услышать как заорал хитник тот дурным, страшным голосом и будто рык звериный ему вторил, да и озяб.
Очнулся охотник на пригорке, солнышком обогретый. Мягко ему на травке лежать, мурашка малая на нос норовит усесться, лапками щекотит.
Слышит он, будто колокольчики переливные, смеется кто-то рядом. Глянул в сторону, нет ни грозы, ни хитника того, сидит краса напротив него, с косою растрепанной, ладно так сидит как написанная, косу в тонких пальцах мнет. Брови темные, будто два горностая вразлет, глаза зеленью болотной блестят, губы красные, малина свежая.
- Здравствуй чудо лесное.
- Ну здравствуй охотничек.
Тихо говорит, под взглядом Идана раскраснелась вся, так что глаз свести неможно.
- Красив ты, краше девки любой. От чего один живешь, в лесу дремучем, без защиты?
- Поди-ка, углядел, что не девка. Погляди лучше вокруг, без защиты ли я живу?
Оглянулся по сторонам Идан, а вокруг зверья хищного полно, стоят, зубами щелкают, когти точат, того и гляди бросятся, схватился, было охотник за нож, а и нет его.
-Не это потерял, гостенек?
Вертит в пальцах его ножик, да на парня хитро поглядывает.
- Ты ножик- то положи, а то неравен час, обрежешься, да не бойся, не трону, как звать то тебя чудо лесное?
Засмеялся парень заливисто, нож убрал, да сверкнул озорно очами.
- Заступиться не побоялся, за это не трону только, а вот за слуг моих накажу, за то, что лучших из стаи бить приладился.
Не побоялся охотник ни вида строгого, ни речей грозных, пошел за парнем, будто на привязи, ни словом не возразив, а тот идет, будто уж по траве стелятся, то влево вильнет, то вправо качнется. Не утерпел Идан, подхватил его на руки да понес.
- Говори куда следовать, - спрашивает, а сам в зеленых омутах тонет, хлопает ресницами чудо лесное, а самовольству не противится, - легкий ты, как птичка-синичка.
Покраснел парень, взгляд опустил, головой в сторону мотнул только и затих вовсе, так они и следовали, до избушки самой.
Смотрит парень, изба не изба, а хоромы мхом поросшие, забор покосился тронь -развалится, всюду сор, помет звериный, да паутина, кое-где глиной дыры замазаны, старательно, да не умело.
- Мда, один-то поди не справляешься, с хозяйством, и то правда, не зверей же лесных просить.
Смутился парень, видно его это самодеятельность глинянная, губешки надул обиженно.
- Так помоги, будет тебе первое заданье, послужи мне верно, по службе и награда будет.
- Не нужно мне награды, что за радость с сироты да калеки мзду брать, я и так помогу, чем смогу, скажи имя свое, чудо лесное.
Вздохнул парень, головой качает, раздумывая.
- Толи дурной, толи увечный, ничего не боишься, какой я тебе калека? А ну пусти наземь, будто не понял еще, куда тебя занесло, а звать меня Яговитом.
Стал помогать Идан, при хозяйстве, много чудес разных в том доме он видывал, а всем им и края будто нет. Видал он и машину, что по небу Яговита возит, видал и зеркала волшебные, через которые весь мир повидать можно, да много чего, чему и значения охотник не знал. Да чуднее всей волшебы сам хозяин ему казался. Смотрит он на Яговита, а все насмотреться не может, тот как заметит взгляд на себе брови напасмурнит, покраснеет весь и пройдет мимо, ровно парень место пустое. Идан уж и избу ему подправил, и двор в порядок привел, ограду новую справил, частоколом острым огородил, а все не весел хозяин, а как затеется зелья свои варить, так и вовсе, будто мир для него пропал.
Обо всем Яговит ему рассказывает, без утайки о чудесах разных, о знаниях тайных, об одном только не рассказывал, для чего на берег ходит, да на красу свою любуется, ноги в студеной воде морозит. Интересно то охотнику, решил он последить, выбрал ночку потемнее, запрятался и поджидает, как прежде ждал.
Ходит Яговит по самому краюшку воды, все там выглядывает, как наплясался он, вышел из водицы, отжимать подол принялся. Глядит охотник а Свместо ноги левой у парня змеиный хвост стелется. Сойкнул он, Яг на него очи вскинул, приметив охотника, побледнел весь. Налетел на парня, кулачками того молотит, чуть не плача.
-Кто тебе разрешения давал подсматривать, налюбовался?
Ухватил его охотник, к себе руками прижал, обнимает баюкая, от себя не пускает.
- Ну что–ты дурушко, не боюсь я ноги твоей змеиной, вовсе она не страшная, замерз поди весь в воде отплясывать?
- А хоть бы и замерз, - Яговит носом хлюпает, а вырываться ровно забыл, - и нога у меня не змеиная, силу волшебную я пробую, не все пока получается.
Ладно так стояли, обнимал его охотник, отпустить и мысли не было, а чудо лесное уж сам за поцелуем к нему потянулся.
- Позволишь-ли, не оттолкнешь-ли чудушко лесное, - целует, спрашивает его охотник.
У Яговита ресницы дрожат, взгляд шальной, влажный, раскраснелся весь, щеки да шея румянцем залита, пальцы тонкие за кафтан цепляются будто оттолкнуть хочет, лицо на груди спрятал а сам кивает тихонечко, не против.
Целует его Идан, успокаивает, мол, силой принуждать и не собирается. Заласкал, зацеловал, пока тот сам о большем не запросил. Смуглый ровно тень, прекрасен красотой невиданной, ладошками лицо закрыл, обмяк весь, едва слышно постанывает, да шипит с досады, что сдается ласке.
Век бы его Идан так дразнил, на красоту любуясь, да у самого уже терпения не достало, навалился, вжался в него. Отступился бы, если бы испуг увидел, а нет того, парень под ним мечется, о большем просит, вот и слюбились на пригорке зеленом.
Недолго под небом провалялись, хорошо слишком, сладкий Яговит, ласкучий, как распахнул свои очи зеленые, ртом воздух хватая, подхватил охотник его на руки, и в дом понес.
- Не обессудь хозяин, да только мало мне одного раза будет, - говорит и на кровать укладывает.
Так две луны и прожили, штанов не надевая, да и не к чему, Идан дело какое по хозяйству сделает и бежит уж, к Яговиту, у стола ли у печки, где обнимет там и любятся, хорошо жилось, да заприметил парень неладное с Ягом, будто тень на лице, призадумался о чем-то.
Выбрал вечерок, о чем закручинился, спрашивает, а сам чудо лесное на колени себе тягает.
- Да вот, - говорит Яг, - отвезти мне нужно послание, да только нет мне туда ходу, а не отвезти, так и вовсе беда станет.
- Так давай я отвезу, чудушко, а ты тут дожидайся, вернусь как, так ты ласковее прежнего меня встретишь, соскучившись.
Улыбнулся Яговит, в щеку целует а Идан губы своими перехватывает, да руки под подол сует, ласкается.
- Люб ты мне, - шепчет,- дороже всего на свете стал.
Ответа не слышит, не ждет, да и о том, что в очах зеленых еще видит, помалкивает. Отбыли они день как на век прощаясь, а когда снова солнышко село достал Яговит старый мешок, охотничий, шкурки звериные на пол из него вывалил.
- Выбирай, - говорит, - к кому посылаю тебя, человеком ни когда не пройти.
Глянул Идан на шкурки звериные, тоскливо ему стало, пожалел он зверя сгубленного, что потомства уж не оставит, да делать нечего выбирать надо. Были там шкурки разные, и рысья, и кунья, и медвежья, медведь зверь могутный, а неповоротливый, куница быстрая да малая. Взял тогда Идан шкуру волчью, коснулся меха серебристого, рассудил так, у волка и зубы острые и ноги быстрые, аккурат за пару седьмиц обернется.
Кивает чудо лесное, мол хорошо выбрал, срезал клок волоса да шерстинку с хвоста волчьего, ниткой повязал да шкуру на охотника накинул.
Стал парень как есть волком серым, только здоровым на полгорницы. Яровит на зад хлопнулся, а Идан посмеивается, знай лицо ему облизывает, пока тот поклажу ему на шею мастырит.
Две недели бежал лесами волк, неведомый проводник ему путь указывал. На третью седьмицу принесло его к забору железному высоты до самых туч. Острыми ножами все стены утыканы, над пиками воронье вьется. Понял тогда он к кому его Яговит с посылочкой послал, к Кощею, лютому врагу людскому, к такому и правда, человеку ходу нет.
Подошел только, распахнулись перед ним невидимые ворота. Идет он оглядывается, черно все вокруг, будто погорелое, даже камни и те оплавились. Тишина такая, что слышно как шерстинки друг о друга бьются, да звоном по углам отдаются. Дошел через двор до терема. Тот стоит переливается, сталь как зеркало, холод вокруг, ни огонька ни былинки и ветер будто стороной гуляет. Увидал в тереме и хозяина самого. Сидит в углу, на железном троне, тощий, бледный, волосы паутиной белой в пол вросли, не живой совсем.
- С чем пожаловал? Да говори по людовски, дозволяю.
Рыкнул грозно, в голосе сила слышна такая, что хвост сам собой поджимается, попробовал волк и правда человечья речь из пасти сама собой получается.
- Здравствуй хозяин хором железных, посылку тебе принес да письмо от Яговита с низким поклоном.
- С поклоном говоришь, а от чего же сам не пришел, полюбовника послал?
- Так ему сюда хода нет.
- Так уж прям и нет, - ворчит хозяин, рукой махнул, узелок к нему по воздуху сам подлетел.
Глянул хозяин в послание, в узел заглянул, оскалился.
- Ну спасибо, хороший подарочек, век не забуду.
Злится хозяин, так, что потемнело все. Долго ли молчал а Идану наскучило, кручину наблюдать, там его чудушко дожидается.
- Так пойду я, пора мне и откланяться.
- Куда это? Тебя мне прислали в услужение, а я тебя не отпускал.
- Не было о том уговору!
- Да кто, скажи, сошку мелкую спрашивает? Мой ты весь, на моей земле стоишь, куда денешься.
- Все одно не буду тебе служить, врешь ты все! - Скалит зубы волк, шерсть топорщит. Хоть и страшен Кошей, да все одно противится.
- Как звать то тебя? – спрашивает Кош, а волк и не помнит, имя свое забыл, вспомнить пытается аж скалиться перестал.
- Пока шкура на тебе эта быть тебе Серым волком, имени людского не вспомнишь, человеком не обернешься. И как тебя угораздило то, неуж-то не сомневался когда надевал?
- И мысли дурной не было, вот вернусь снимет Яговит с меня волчью личину.
Улыбнулся Кош, будто о своем подумалось, на волка смотрит как на место пустое.
- Эх, думаешь любит он тебя?
- Не любит, не слепой ведь. – ответил волк, как есть правду сказал, что на сердце, Кош глядит на него с удивлением с места своего поднялся, подошел близко, в волчью морду с интересом смотрит.
- Удивил, знал, что не любит а все одно послушался, не волк ты а пес верный.
Сказал так и обратно пошел, развернулся лишь усаживаясь усмехнулся во все клыки.
-Только врет он все, врал и врать будет. Ибо чудо твое лесное блядь распоследняя.
Кинулся волк на Кошея а лапы к полу приросли не пускают, рычит он рвется схватить за горло, хозяин смотрит перед собой, не шелохнется, глаза вовсе мертвые, пустые.
- Жених он мой, молодыми были, городов тогда людских и вовсе не было.
Ягушка в лесу жил, он из первых с полозами в родстве будет, змей наполовину, а я самоходные машины строил, одна машинка –то ему на избу с неба и брякнулась. Встретились, слюбились, пожили время какое, ни в чем ему отказа не было, любое чудо для него сделать мог. И надумалось мне к свадебке дом строить, такой чтобы чуднее в мире не было. Строил да все бегал к нему за лаской, пока в лесу он жил, меня дожидаясь. Так и добегался, пришел раз не по времени, а он с молодчиками развлекается, думал было снасильничали, поубивал их, да только другой раз все повторилось, и увидал тогда я, что любо ему это с новыми, и сколько их было и будет не знаю.
Как вернулся назад, в сердцах разнес тут все, а род ваш людской с тех пор самых люто ненавижу. Что не страшно тебе? Надоел ты ему видно или кого другого уж себе присмотрел, прислал тебя мне в подарок, за Василису упрекнул, а я девку ту и пальцем не тронул, да и не по девкам я.
Закончил сказ Кощей, глаза прикрыл, сидит на троне живой мертвец, будто разом его силы покинули. Хоть и складно говорил а Серому все одно не верится, как могло чудо лесное обмануть его.
- Врешь,
- От чего же, гляди, в мешке том ошейник для тебя, а вот и письмо.
Кинул к морде чистый лист, все одно не верит волк. Махнул тогда Кош рукой, стена зеркальная волной пошла, а на ней поляна знакомая появилась.
Взглянул волк раз один и обмер, стоит его чудо лесное на коленях и ртом мужика ублажает, и глаза блудливые каких сам охотник и не видел вовсе.
- Лож все, - говорит тихо, уверенно, помнил он как смущалось как упиралось его чудушко ласковое.
- Потом поймешь, когда носом своим волчьим прочуешь, как от него херами чужими за версту несет. Да и не пустит он тебя в дом, нет тебе туда хода более.
Совсем приуныл волк, складно говорит, да хоть бы и правду, а страшнее ему всего не увидать больше своего чуда лесного.
- Да ты не печалься, молодчика этого он как есть на зелье пустит, для красоты своей, тем и живет что упырем силу из людей выпивает да и мяском не брезгует.
- Хороша-же вы пара, ты убивец на людоеде жениться хотел.
- Смешной ты, да глупый, я состариться вместе хотел, а он красоту свою пуще всего потерять боится.
Остался волк серый у Коша в плену, не захотел он людям зло творить. Посадил его за это Кош на цепь при дворе, дня не пройдет, чтобы не сказал Кощей ему слова резкого да глумливого. Ноет сердце у охотника, по Ягу, а не вырваться, по началу рычал больше, да рвался, а потом успокоился, подмечать начал, что нет у Коша более собеседника чем волк на цепи, один живет злобой своей давится да болью. Сам не понял от чего, жалко его стало, стал сам ему отвечать словом дерзким. А как увидел что не злится больше Кош стал просится отпустить его. Взглянул на него Кош, губы покривил да убрал цепь.
- ступай, отпускаю тебя восвояси, за шутку его глупую , ему это в разы больнее будет, а тебе носить эту шкуру не сносить, пока службу мою не исполнишь.
Побежал волк знакомыми тропами, назад на лесную полянку к озеру, вот уже и изба мхом поросшая на столбах стоит, вот и забор его с кольями, черепами расписными изукрашенный. Вышел к нему Яговит, смотрит очами зелеными холодно, незнакомо совсем, всплестнул руками, ухмыляется.
- Вот как значит, ну Кошка, ну учудил, до тебя всех убивал как есть. И чем-то ты ему глянулся, Серенькй.
Волк сидит ни жив ни мертв, вот он родной Ягушка, только холоднее воды озерной слова его окатывают, только и смог молвить.
- Зачем? За Василису месть? Так он сказал, девок не любит.
Посмеялся Яговит горько, ножкой притопнул.
- Не за девок, не за парней, я зол, а за то, что невестою своею ее назвал посмел.
Глянул на него охотник своей волью волком ставший, нет ничего от дива лесного, усталый парень стоит, в глазах годы все как есть отражаются и не мало их, и боли там тоже порядком отмеряно.
- Красивый ты, только красота твоя без любви пустая.
Взвился злостью Яговит, оскалился.
- Да ну? А трахал будто полная, или не в красоту мою влюбился?
- В красоту, а все одно видел что мимо меня глядишь, полюбился бы и я тебе я бы и сердца не пожалел, да видно не по Сеньке шапка.
Отвернулся от него Яговит, губы кривит, на волка не смотрит.
- Так иди к Кошке в ножки поклонись, что бы шубку снял, глядишь и сгодишься.
- Не пойду, с тобой какой есть останусь, охальников гонять буду.
- Сам не ам, и другим не дам?
- Да не в том дело чудушко, волки они однолюбы, значит быть тебе моим хозяином.
Не утерпел, слетел с крыльца Яг, толи обнять, толи задушить кидается, шепчет на ухо.
- Без молодцов пришлых состарюсь быстро, страшным стану страшнее лешего, не испугаешься лика безобразного?
- Видал я того лешего, нормальный мужик. Тыща лет пройдет и еще тыща а Кош твой также твоим будет, как бы ты не куражился, мужик кстати тоже ничего так, красивый, его бы первым встретил к тебе бы и не пошел.
- Ух морда кобелиная, - говорит Яг, а сам слезами шкуру звериную мочет, – все ведь для него, для ирода, и волшеба эта и красота проклятая, он ведь бессмертный, а я тутошний. И с тобой я дольше всех был, а отослал лишь за то, что прикипать душой начал.
С той поры не было у Яговита вернее помощника, частенько волк по лесам мотался, изучил языки звериные сам сильным волшебником стал а все одно в шкуре волчьей ходил. К Кошу тоже заглядывал, тот посмеялся только:
- За мужика красивого спасибо конечно, погости с недельку песий хвост, раз явился, глядишь и поладим.
- А кто его блюсти будет, пока я тут гостеваться буду? Ты тогда сам к нему поднимайся да иди карауль, а я пока на твоих перинках поваляюсь.
- Ну и наглый ты Серый, как бы моя железная перинка спинку тебе не ободрала. Но дело говоришь, схожу проведаю, не дети чай, не подеремся.
- Только он к себе тебя просто так не пустит, стыдится он лика своего безобразного.
- Эх серый, тебя бы нам лет двести назад, глядишь и не разошлись бы вовсе, не боюсь я его лика страшного, посидим поговорим а там и посмотрим.
Так и остался Серый, от железного до звериного дома на посылках. Всему лесу и зверям заступником был, поминая, как охотником, бил зверя без жалости. Но и людей не забыл, хоть не было в нем ненависти как в Коше к роду людскому, да и зверь лесной ближе был ему, а в помощи иному доброму человеку не отказывал.
Два дня в году лишь наведывался Кош к жениху своему. Когда день и ночь ровняются, в то время забывали оба про дела свои, разговоры вели полюбовные, от того и волшеба творилась беспригляду, люди свободно в лес ходили, клады большие отыскивали и травы всесильные находили.
Пока те двое любятся, Серый волк исправно службу несет, сам то он у Коша гость частый, дозволил ему Кош, раз в месяц человеком оборачиваться, да только привык за годы волком серым бегать. Вот как войдет луна в полную красоту, вспомнится ему как человеком ходил, обернется он и будет вновь любить чудо свое лесное, дивное.
*Идан - преодолевающий путь, идущий.
-
-
17.10.2014 в 12:31-
-
17.10.2014 в 14:31Спасибо автору!
Обязательно перечитаю!
-
-
17.10.2014 в 15:09